Совместма ли религия с марксистским учением об общественном развитии?

Такой вопрос я задавал студентам во время анонимного социологического обследования при Советской власти. Ответы были разными. Интересно, что если в 1973-80гг. 13% студентов считали, что религия совместима с научным коммунизмом (а 87% - нет), то в 1990г. (т.е. когда стал превалировать «либерализм»), количество студентов, считающих, что религия и научный коммунизм совместимы, достигло уже 30,2% (о несовместимости заявило 58% и 11,8% затруднялись ответить на этот вопрос).

В наши дни, как и в прошлом в печати порой ещё встречаются публикации на эту тему. (См., в частности, мою статью в этом сайте «Замечания по статье В. Зоркальцева «КПРФ и религия», «Некоторые суждения по материалу Ричарда Косолапова «О принципах коммунизма» Современное прочтение Ф. Энгельса»»»).

2002 год не явился исключением: в «Экономической газете» (№№ 5,6,7) была опубликована статья «Собственность есть кража!», в которой автор (Жукова Л.), исходя из благородных целей – защитить марксизм, подводит к мысли о том, что отношение марксизма к частной собственности есть ни что иное, как плагиат, поскольку это учение полностью взято из христианского учения.

В подтверждение своей позиции Жукова приводит и соответствующие цитаты из Библии: «Продай имущество и иди за Мной», «Не собирайте сокровищ на земле, где моль и ржа, но собирайте себе сокровищ на небе». При это Жукова почему-то не обратила особого внимания на концовку последней цитаты, а напрасно, поскольку именно она и раскрывает саму суть отношения религии к этому вопросу: ведь «продай», «не собирай», более того «раздай» (а это тоже из Библии) следует делать именно для того, чтобы претерпевая лишения, попасть в рай, ибо без страданий в земной жизни туда не попадешь. Именно в этом плане следует рассматривать и приводимую в статье цитату о том, что попасть богатому в рай: это все равно, что пролезть верблюду сквозь угольное ушко.

По мнению автора статьи, вряд ли кто, за исключением разве Сталина, как бывшего семинариста, догадывался о том, что негативное отношение марксизма к частной собственности на деле выработано не марксизмом, а именно христианством. А ведь автору статьи достаточно было познакомиться хотя бы с «Манифестом Коммунистической партии», чтобы убедиться, что Маркс и Энгельс ещё тогда писали: «Разве христианство не ратовало тоже против частной собственности?». Более того, из работы Ленина «Государство и революция» можно было прочитать о первоначальном христианстве «с его демократически-революционным духом». (отд. изд. с.44). Но ведь нельзя останавливаться на выхваченной из текста фразе. Необходимо не только рассматривать её в единстве с другими фразами, отражающими сущность отношения классиков марксизма-ленинизма к этому вопросу, но и более внимательно присмотреться к самим этим (приведенным в тексте) фразам.

В этом отношении показательна позиция Пантина и Плимака, опубликованная в жур. «Коммунист» (1990, №3), в которой авторы, ссылаясь на работу Энгельса « К истории первоначального христианства», утверждают, что здесь Энгельс «резко сближает христианство с социализмом» и «в сущности назовёт первое ранней идеологией пролетариата, а второе – поздним изданием христианского вероучения». (с.35).

Но в действительности в работе Энгельса нет утверждения о том, что христианство является ранней идеологией пролетариата, а социализм – поздним изданием христианства. Это просто досужий вымысел авторов статьи, которые слишком вольно трактуют высказывание Энгельса. По марксистскому учению, пролетариат связан только с капиталистическим способом производства и имеет свою собственную идеологию, порожденную экономическим базисом, то есть, совокупностью производственных отношений, в основе которых капиталистическая форма частной собственности на орудия и средства производства.(мы не принимаем во внимание понятие «люмпен-пролетарии», т.е. деклассированные элементы). Вот почему утверждать, что идеология рабочего класса была порождена ещё за полторы тысячи лет до появления самого рабочего класса – явный абсурд (даже, если смягчить это понятием «ранняя»).

В действительности Энгельс в своей работе говорит лишь о «точках соприкосновения» и не более. Причём имелось в виду чисто внешние черты этого «соприкосновения» («взносы не поступают» и т.д.)

Более того (что особо важно) Энгельс не о христианстве вообще, а именно о первоначальном христианстве, а что касается самого понятия «социализм», то Энгельс не спроста берет это слово в кавычки, да ещё и добавляет при этом «в той мере, в какой он был тогда возможен и далее поясняет где предполагалось осуществить социальное переустройство (См. отд. брошюра, с.4,5).>

Кстати, тот факт, что христианство возникло так же, как и рабочее движение «как движение угнетенных», ещё не означает, что по своему содержанию, по своей сущности оно идентично движению рабочего класса, непременно должно стоять на позициях научного социализма. Ведь и фашизм, т.е. «национал-социалистическая немецкая рабочая партия» тоже опирался на массы деклассированных элементов, тех же люмпен-пролетариев.

Касаясь «точек соприкосновения» первоначального христианства и «современного рабочего движения», Энгельс именно здесь раскрывает не только несовместимость, но и их прямую противоположность друг другу.

В самом деле, вспомним, что религию порождает и поддерживает именно бессилие людей в их борьбе против стихийных, гнетущих их стихийных сил природы и общества. И, будучи не в состоянии покорить эти силы с помощью реальных средств, человек «покоряет» их в своем воображении, с помощью сил небесных.

В религии это нашло своё выражение в схеме: Всё от бога, в том числе и бедствия, несчастья. Последние ниспосылаются богом как наказание за прегрешения или как испытания верности человека богу, божьей воле, что должно выражаться в безропотном перенесении насланных богом этих бедствий. Ведь именно «претерпевший до конца спасется», как поучает библия.

Отсюда и следуют два предопределяющих момента религиозного учения. А именно: во-первых, рассчитывать человеку на свои собственные силы, да ещё выступая против воли всесильного бога – безрассудно. Значит освобождение человека от социального зла и вообще от всевозможных мерзостей его жизни целиком и полностью зависит от воли всевышнего и только на его помощь следует полагаться. Обратите внимание на то, что это в корне противоречит марксистскому учению о том, что «Никто не даст нам избавления: ни бог, ни царь и ни герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». И, во-вторых, освобождение человека от всевозможных мерзостей возможно только на небе, а не на земле. Иначе говоря, и здесь религиозное учение в кроне противоречит марксистскому.

Сам Энгельс это выразил словами: «И христианство и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты: христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же в этом мире». (отд. изд. с. 3). Аналогично: «Христианство…хотело осуществить социальное переустройство не в этом мире, а в потустороннем, на небе, в вечной жизни после смерти». (с.4).

Таким образом, если марксизм призывает угнетенные массы к активным действиям за своё социальное освобождение, то религия требует пассивности, покорности судьбе, всю надежду на освобождение от социального зла возлагать на бога и своим безропотным перенесением невзгод, разжалобить бога с тем, чтобы он уготовил страдальце райскую жизнь на небе. Вот почему по религиозному учению чем больше человек страдает в своей земной жизни, тем лучше. Поэтому верующий должен радоваться ниспосланным ему богом несчастий, «Ибо Господь кого любит, того наказывает» (Библия, Послание ап. Павла евреям, гл.12, ст.6). Более того, следует благотворить обижающих вас: «Учил Христос отвечать на проклятия благословением, в ответ на злобу и ненависть благотворить, а также молиться за обижающих и гонящих». («Протестант», 1989, №12, с.3). Причём, следует не только терпеть, но и создавать для себя мученические условия» «Ударившему тебя по щеке, подставь и другую. И отнимающему у тебя верхнюю одежду, не препятствуй взять и рубашку». (Библия, Еванг. От Луки, гл.6, ст.29). Иначе говоря, вас грабят, насилуют, убивают, а вы должны радоваться этому. Не проявляется ли здесь весь идиотизм религиозного требования, который, якобы, и породил марксистское учение? А ведь религиозные журналы как прошлого, так и настоящего полны таких высказываний. Например, лет двадцать назад в «Журнале Московской патриархии» или в «Братском вестнике» в заметке говорилось о том, что в церкви рыдала женщина и на вопрос, какое у неё горе, ответила, что всё у неё хорошо, и именно поэтому она плачет: видимо бог забыл о ней и не посылает ей то, что заставило бы её страдать.

Всё это касается не только христианства. Скажем в Коране читаем: «Терпите: ведь Аллах с терпеливыми», «И терпи то, что тебя постигло», «Будет дана полностью терпеливым их награда без счёта», «Терпи же решение Господа твоего» (8,48(46); 17,128 (127); 31,16 (17); 53,48 и др.).

Вот на этот «пустячок» о котором писал Энгельс и не обратили внимание Пантин и Плимак, равно как и другие любители отождествить религию и марксизм. А ведь именно этот «пустячок» в корне меняет суть дела, обнажая прямую противоположность религиозного учения и марксистской социологии. Вот почему и Маркс с Энгельсом писали в «Манифесте Коммунистической партии» о том, что «Христианский социализм – это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа», вот почему «христианский социализм» они поместили под общей рубрикой «Реакционный социализм». Вот почему Маркс писал, что «Социальные принципы христианства переносят на небо…компенсацию за все испытанные мерзости, оправдывая тем самым дальнейшее существование этих мерзостей на земле…Социальные принципы христианства превозносят трусость, презрение к самому себе, самоунижение, смирение, покорность…но для пролетариата…смелость, сознание собственного достоинства, чувство гордости и независимости – важнее хлеба». (Маркс К., Энгельс Ф. соч. т.4, с.204-205).

Аналогично, Ленин, резко критикуя попытки богостроителей найти в религии моменты, родственные социальному учению марксизма, в своём письме Горькому, писал: «Неверно, что бог есть комплекс идей, будящих и организующих социальные чувства… Бог есть… прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, - идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу…Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость». (Ленин. ПСС, т.48, с.230-233, 226-228).

Ну, а если как-то претит кому-либо обращаться к мнению марксистов, то можно предложить желающим разобраться в этом вопросе, то можно предложить познакомиться с мнением хотя бы Бертрана Рассела («Почему я не христианин») или Марк Твена («Письма с земли» и др.), в конце концов с мнением Эразма Роттердамского («Похвала глупости», 1509г., богослов, но тем не менее много дал интересного в этой области), Васо Пелагича («Рассуждение здравого разума»), тот самый югославский общественный деятель (1838-1899), который вначале был архимандритом, но затем полностью порвал с религией), Ницше («Антихристианин»), и уже с позиций этих мыслителей судить о книге Хъюлетта Джонсона «Христиане и коммунизм».

Но как в таком случае рассматривать высказывание Ленина о «революционно-демократическом духе» первоначального христианства? Чтобы разобраться в этом вопросе, следует вновь вернуться к работе Энгельса о первоначальном христианстве. Ведь речь идет не просто о христианстве, а именно о первоначальном христианстве. А это уже само по себе говорит о многом.

Начать следует с того, что христианство возникло в период, которому предшествовало крайнее обострение классовой борьбы, что и выразилось в факте восстаний рабов. Возникновение христианство способствовало именно поражение рабов в этих восстаниях. Это вызвало настроение разочарования рабов в своих силах, осознание безрезультативности выступать против социального зла, опираясь на свои силы. А отсюда и появление надежды на небесную силу, мессию-спасителя – Иисуса Христа в вопросе своего освобождения от социального зла. Вот почему совершенно справедливо высказывание Эншлена о том, что «Христос победил потому, что потерпел поражение Спартак». Аналогично у Энгельса: «Где же был выход, где было спасение для порабощённых, угнетённых и впавших в нищету? Такой выход нашелся. Но не в этом мире, При тогдашнем положении вещей выход мог быть лишь в области религии».(с.21).

Вот тут то и следует обратить особое внимание на то, что христианство того периода было именно первоначальным, оно находилось лишь на стадии своего становления, это как пишет Энгельс было христианством «в его неразвитой форме» (с.30), это был лишь «зародыш мировой религии» (с.30). Вот почему Энгельс подчёркивает, что христианство этого периода «как небо от земли отличалось от более позднего христианства», что он «до неузнаваемости непохоже на последнее» (с.29).

Но в чём причина такого разительного отличия? А дело в том, что угнетенные массы, обратившиеся после поражения восстаний к идее небесного спасителя, всё-таки не утратили свой революционный дух. Они-то привнесли в первоначальное христианство воинствующие идеи, о которых писал и Энгельс и Ленин, хотя эти идеи и были глубоко чужды самой сущности религии. Христианство того периода пока ещё не созрело до такой степени, чтобы вытравить эти бунтарские идеи и моменты из своего учения. И только со временем, когда христианство стало зрелым, оно смогло освободиться от этих чуждых своей сущности моментов, и именно это обстоятельство незамедлительно привело к тому, что христианство стало государственной религией, т.е. уже официально орудием господствующих эксплуататорских классов: настолько оно соответствовало интересам этих господствующих эксплуататорских классов.

Таким образом, бунтарский дух христиан первых веков не вытекал из самой сущности христианства, он был чужд ему, привнесён в неё со стороны. Вместе с тем, бунтарский дух первых христиан уже тогда глушился надеждой на помощь мессии: «Вот уж он придёт! Вот уж он расправится с обидчиками», т.е. уже в первые века человек направился по ложному пути (вся надежда на бога и освобождение только на том свете).

Суть дела нисколько не меняется оттого, что некоторые революционные движения проходили под религиозными знамёнами и в более поздний период существования христианства. Ведь следует всегда иметь в виду, что сами по себе причины революционных движений не могут крыться в каких-либо формах общественного сознания (в том числе и религиозного). Они кроются в условиях материальной жизни общества. А то, что революционные движения облекались в религиозную оболочку, то это вполне объяснимо: ведь угнетенные массы, поднимающиеся на такие движения, были воспитаны исключительно религиозной идеологией, они просто не знали другой идеологии, кроме религиозной. Вот поэтому они и выискивали в «священных писаниях» фразы, на которые можно было бы опереться. Эти фразы очень редко, но тем не менее встречаются в «священных писаниях»: «Кто не трудится, тот и не ест», «Не будь грабителем бедных» («Книга притчей соломоновых», гл.22, ст.22), «Трудящийся достоин пропитания» (правда, в данном случае речь шла не о подлинных трудящихся, а о проповедниках, которые разносили «слово божие», путешествуя по стране и жители обязаны были кормить этих «трудящихся»).

В своей работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Энгельс в связи с этим писал: «Это объясняется не свойствами человеческого сердца и не религиозной потребностью человека…но всей предыдущей историей средних веков, знавших одну форму идеологии: религию и теологию». И дальше: «Вследствие этого всякое общественное и политическое движение вынуждено было принимать теологическую форму. Чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей: поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде». (Отд. изд. 1982, с.29).

Выступая на путь революционной борьбы, по преобразованию общества, верующие в данном случае исходят не из самой сути религии, а опираются на чуждые этой сути фразы и на деле отступают от сущностных требований религии, выступают против самой религии. Вот почему совершенно не случайно, что, втягиваясь в революционную борьбу, именно в ходе этой борьбы верующие осознают свою силу, и соответственно отпадает надобность в вере в бога, в небесных помощниках, что и ведёт их к освобождению от религии.

Стремление использовать религиозное учение в революционных целях наблюдалось и в период жизни Энгельса, когда в «Союзе справедливых» значительную роль играл немецкий портной Вильгельм Вайтлинг. Его социализм выступал в религиозно-христианской оболочке, но вместе с тем, он призывал к насильственному пути борьбы за преобразование общества на социалистических началах (в отличие от мирного утопического социализма).

Аналогично в наши дни «теология освобождения» Боффа (ветвь католической церкви), призывает «вселять в бедных мысль о необходимости самим добиваться освобождения» («Труд», 20.7.90).

Несовместимость, непримиримость религии и марксистского учения о социализме нисколько не мешает объединению усилий всех трудящихся за построение справедливого общества. И марксисты не могут не приветствовать участие верующих или даже служителей культа в революционной борьбе (См., в частности, работу Ленина «Социализм и религия», где Ленин писал о необходимости поддержки прогрессивного движения православных церковников). Ленин даже допускал приём священников в марксистскую партию: «Если священник идёт к нам для совместной политической работы и выполняет добросовестно партийную работу, не выступая против программы партии, то мы можем принять его в свои ряды с.-д., ибо противоречие духа и основ нашей программы с религиозными убеждениями священника могло бы остаться при таких условиях только его касающимся, личным его противоречием». («Об отношении рабочей партии к религии», отд. изд. 1976, с.598).

Что касается характеристики идеального общества, то и здесь наблюдается полная противоположность идеала религии и марксизма. Действительно, если для марксиста коммунизм – это общество свободного труда, беспредельного развития науки, всестороннее развитие личности и т.д., то для религии идеальное общество, изображённое в райской жизни – это общество, где нет труда (которое является проклятие божьем), то есть, это общество бездельников, освобожденных от всех земных забот: учёбы, занятия спортом, увлечение искусством и т.д., Как писал Гольбах, рай – это место, где «избранники будут иметь наслаждение вечно петь в унисон: да святится имя твоё». Многие не очень-то стремятся попасть на этот концерт, боясь скуки и плохого общества». («Карманное богословие»).

Что касается «социализма» первых христианских общин, то и их не следует идеализировать (напомним, что Энгельс взял в кавычки само слово «социализм» и это не случайно). Дело в том, что, как это доказывали сами служители культа (в частности, протоиерей Д. Говоров в своей книге «Общение имущества в апостольской церкви», Киев, 1911г.), христиане первых веков довольно безразлично относились к вопросу о характере собственности на орудия и средства производства. Главное для них было: раздать богатства нуждающимся. В то же время требование раздачи богатств связывалось с прославлением нищенствования, аскетизм, умершвление плоти и т.д., то есть, с положениями, принципиально противоположными социалистическим. Фактически раннехристианские общины представляли собой своего рода благотворительные организации, которые, конечно, не меняли и не могли изменить строя, основанного на частной собственности на орудия и средства производства, Иначе говоря это был (в лучшем случае) потребительский, уравнительный «социализм», против которого решительно выступает марксизм. И вполне понятно, что такой «социализм» долго существовать не может. Вот что об этом писал в своё время один из православных богослов (при публикации этого материала в жур. «Наука и жизнь», 1960, №3 в моей статье «Под видом социализма», редактор почему-то опустил как фамилию, так и сноску на конкретное издание, откуда был взят этот материал): «Отречение от имущества у первых христиан не было полным, каждый мог удержать из своего имущества, сколько хотел… Общение имущества у первых христиан было кратковременным и местным, существовало оно не долго и только в Иерусалиме. И вскоре же оно оказалось непрактическим: иерусалимская община настолько обеднела, что другие христианские общины посылали ей вспомощения».

Так что восторженные слова типа: «И не было у них (первых христиан) холодных слов «моё» и «твоё», и сидели они за общим столом», к которым прибегают богословы, ещё не свидетельствуют о социализме в первых христианских общинах. (Аналогично из «Деяний апостолов»: «И никто ничего из имения своего не называл своим. Но всё у них было общее»). И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (гл.2, с.45) и т.д.).

В подтверждение сказанного о сущности религиозного «социализма», можно напомнить и о характере отношения религии к труду, не более как вынужденному явлению, обусловленному «грехопадением» Адама и Евы. В этом плане и следует воспринимать библейскую фразу: «Кто не работает тот да не ешь». Эту фразу следует воспринимать именно в связке с другими фразами из той же Библии, в частности, «Посему говорю вам: не заботьтесь…что вам есть и что вам пить, ни…во что одеться…Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?… И об одежде что трудятся, ни прядут…Итак не заботьтесь и не говорите: «что нам есть» или: «что пить?» или: «во что одеться?» Потому что всего этого ищут язычники». («Еванг. от Матф., гл.6, ст. 25-31).

Любителям отождествлять религиозный «социализм» с научным неплохо бы познакомиться с позицией Маркса и Энгельса, изложенной в «Манифесте Коммунистической партии». Подвергнув анализу различные формы «социализма», они поместили «религиозный социализм» под общей рубрикой «Реакционный социализм».

Касаясь таких любителей, Энгельс писал, имея в виду французских коммунистов; причисляющих себя к христианам. «Одна из их излюбленных аксиом гласит, что христианство есть коммунизм. Они стараются это подтвердить ссылками на библию, на то, что первые христиане якобы жили на общинных началах и т.д. Но всё это только показывает, что эти добрые люди отнюдь не являются наилучшими христианами, хотя и называют себя таковыми; ибо если бы это было не так, они лучше бы знали библию и убедились бы, что если немногие места из библии и могут быть истолкованы в пользу коммунизма, то весь дух ею учения, однако, совершенно враждебен ему, как и всякому разумному начинанию». (Маркс К., Энгельс Ф., соч. т.1, с.532). И здесь обратите внимание на слова Энгельса, что некоторые места из библии только могут быть истолкованы, но никак не «следует их истолковывать».

Так что слово «социализм», которое встречается у Маркса и Энгельса, не должно нас настолько завораживать, чтобы перестать замечать сущность рассматриваемого явления.

Маленькой Бесси скоро три года. Она – славная девочка, не ветреная, не шалунья; она задумчива, углублена в себя, любит поразмышлять то над тем, то над другим и постоянно спрашивает «почему?», стараясь понять, что происходит вокруг. Однажды она спросила:
-   Мама, почему повсюду столько боли, страданий и горя? Для чего все это?

Это был несложный вопрос, и мама, не задумываясь, ответила:

-   Для нашего же блага, деточка. В своей неисповедимой мудрости бог посылает нам эти испытания, чтобы наставить нас на путь истинный и сделать нас лучше.
-   Значит, это он посылает страданья?
-   Да.
-   Все страданья, мама?
-   Конечно, дорогая. Ничто не происходит без его воли. Но он посылает их полный любви к нам, желая сделать нас лучше.
-   Это странно, мама.
-   Странно? Что ты, дорогая! Мне это не кажется странным. Не помню, чтобы кто-нибудь находил это странным. Я думаю, что это так должно быть, что это милосердно и мудро…
-   А мне это кажется странным, мама. Скажи: Это бог послал тиф Билли Норрису?
-   Да.
-   Для чего?
-   Как для чего? Чтобы наставить его на путь истинный, чтобы сделать его хорошим мальчиком.
-   Но он же умер от тифа, мама. Он не может стать хорошим мальчиком!
-   Ах да! Ну, значит, у бога была другая цель. Во всяком случае, это была мудрая цель.
-   Что же это была за цель, мама?
-   Ты задаешь слишком много вопросов. Быть может, бог хотел послать испытание родителям Билли.
-   Но это нечестно, мама! Если он хотел послать испытание родителям Билли, то зачем же он убил Билли?
-   Я не знаю. Я могу только сказать тебе, что его цель была мудрой и милосердной.
-   Какая цель, мама?
-   Он хотел… он хотелнаказать родителей Билли. Они наверно, согрешили и были наказаны.
-   Но умер же Билли, мама! разве это справедливо?
-   Конечно справедливо. Бог не делает ничего, что было бы дурно или несправедливо. Сейчас тебе не понять этого, но, когда вырастешь большой, тебе будет понятно, что все, что бог делает, мудро и справедливо.

Пауза.

-   Мама, это бог обрушил крышу на человека; который выносил из дому больную старушку, когда был пожар?
-   Ну да, крошка. Постой! Не спрашивай – зачем, я не знаю. Я знаю одно: он сделал это либо чтобы наставить кого-нибудь на путь истинный, либо покарать, либо чтобы показать свое могущество.
-   А вот когда пьяный ударил вилами ребеночка у мисс Уэлч…
-   Это совсем не твое дело! Впрочем, бог, наверно, хотел послать испытание этому ребенку, наставить его на путь истинный.
-   Мама, мистер Берджес говорил, что миллионымиллионов маленьких существ нападают на нас и заставляют нас болеть холерой, тифом и еще тысячью болезней. Мама, это бог посылает их?
-   Конечно, крошка, конечно. Как же иначе?
-   Зачем он посылает их?
-   Чтобы наставить нас на путь истинный. Я тебе говорила уже тысячу раз.
-   Но это ужасно жестоко, мама! Это глупо! Если бы мне…
-   Замолчи, сейчас же замолчи! Ты хочешь, чтобы нас поразило громом?
-   Мама, на прошлой неделе колокольню поразило громом, и церковь сгорела. Что, бог хотел наставить церковь на путь истинный?
-   (Устало) Не знаю, может быть.
-   Молния убила тогда свинью, которая ни в чем не была повинна. Бог хотел наставить эту свинью на путь истинный, мама?
-   Дорогая моя, тебе, наверно, пора гулять. Пойди побегай немного.
-   Только подумай, мама! мистер Холлистер сказал, что у каждой птицы, у каждой рыбы, у каждой лягушки или ящерицы, у каждого живого существа есть враг, посланный провиденьем, чтобы кусать их, преследовать, мучить, убивать, пить их кровь, наставлять на путь истинный, чтобы они стали праведными и  богомольными. Это правда, мама? Я потому спрашиваю, что мистер Холлистер смеялся, когда говорил об этом.
-   Этот Холлистер безобразник, и я запрещаю тебе слушать, что он говорит.
-   Почему же, мама, но так интересно рассказывает, и, по-моему, он старается быть праведным. Он сказал, что осы ловят пауков и замуровывают их в свои подземные норки, - живых пауков, мама! – и там под землей они мучаются много-много дней, а голодные маленькие осы откусывают им ноги и грызут им животики, чтобы пауки научились быть праведными и богомольными, чтобы они возносили богу хвалу за его неизреченную доброту. По-моему, мистер Холлистер добрый человек, просто молодец. Когда я спросила его, стал ли бы он так обращаться с пауками, он сказал, что пусть его черт подерет, если он так поступит, а потом сказал… Мамочка, тебе дурно? Побегу позову кого-нибудь на помощь. Разве можно сидеть в городе в такую жару?

Анекдоты:

Серьёзное препятствие.

Один римский папа, прибыв на небо, обращается к апостолу Петру:
- Можно войти? Я папа римский.
- Папа? - удивился апостол Пётр. - Такого я не знаю.
Папа в изумлении поднял брови и стал категорически требовать, чтобы его пропустили в рай. Апостол Пётр просмотрел все регистрационные книги, но такого папы не нашёл. Пошёл он тогда к богу-отцу, потом к богу-сыну, но ни тот ни другоё тоже ничего о таком папе не знали. Тогда апостол Пётр решил обратиться в последнюю инстанцию - святому духу.
Святой дух немного подумал и вдруг сердито закричал:
- - Папа… Это тот самый, который рассказывает гнусные истории о Марии и обо мне? Гони его в шею…
         ("Юмор большого Парижа", М., 1990, с.215).

Сан не позволяет.

Виноградник отца Матью был полностью уничтожен градом. Добрый пастырь, увидев, что стало с его плантацией, воздел очи к небу и вскричал:
- - О боже! Я не могу прибегнуть к бранным словам, но, право, всё это крайне омерзительно!
         (Там же).

Из "Обращение в истинную веру":

Жан-Поль очень любил вино. Но он не был набожным человеком. И его приятель - пономарь, чтобы приобщить его к религии, сказал ему, что если хорошенько попросить богоматерь, то она совершит чудо. Жан-Поль так и сделал: он преклонил перед богоматерью колени и попросил у неё бутылку вина. И вино появилось. (А это сделал сынишка пономаря, спрятавшись за статуей). Так продолжалось несколько дней и пономарь решил избавиться от этого чуда, стоившего ему немало денег. И когда Жан-Поль в очередной раз встал на колени, вдруг раздался ангельский голосок из-за статуи:
- Больше вина не будет. Попытайся избавиться от этой дурной привычки, Жан-Поль!
Жан-Поль посмотрел на младенца Иисуса, которого богоматерь держала на своих руках и сказал:
- Ты бы лучше помолчал, незаконнорожденное дитя! Если я и пью много, то это не твоя забота. Твоя святая и уважаемая матушка лучше знает, что надо делать.

Марк Твен (выдержки из книги "Письма с земли", М.,1963).

Характер библейского бога настолько противоречив, что в нём нелегко разобраться: ветреное непостоянство и железное упрямство; абстрактные слащаво-умильные слова и конкретные дьявольские поступки; редкие добрые порывы, искупаемые непреходящей злобой. (с.30).

Любая мелочь выводит его из себя, лишает ясности мысли, стоит ей хоть чуть-чуть задеть его ревнивую зависть. Последняя без промаха воспламеняется при малейшем подозрении, что кто-то собирается поку­ситься на монополию его божественности. Страх, что Адам и Ева, вкусив от плода Древа Познания, станут "как боги", так разбередила его реви­зую зависть, что у него помутилось в голове и он уже не мог обойтись с несчастными справедливо или милосердно и продолжал жестоко и преступ­но вымешать свой гнев даже на их безвинном потомстве. (с. 32).

«Великая Армия» Творца, и он её главнокомандующий... Болезни! Вот её главный боевом отряд, никогда не отступающий, сметающий всё на своём пути. Он нападает на младенца, едва тот успевает ро­диться; и один недуг не успевает смениться другим: коклюш, корь, свин­ка, расстройство желудка, прорезывание зубов, скарлатина и другие, спе­циально детские заболевания. Отряд этот преследует ребёнка, пока тот не становится юношей, для которого уже припасены новые заболевания. Он преследует юношу, пока тот не достигнет зрелости, а потом старости, и наконец сводит его в могилу. (с. 33).

Человек - религиозное животное. Единственное религиозное животное. Единственное животное, исповедующее истинную веру - несколько истинных вер. Он - единственное животное, которое любит ближнего своего, как самого себя, и перерезает ему глотку, если расходится с ним в богослов­ских вопросах. (с.137).

В церкви говорят о вечном покое как о чём-то утешительном. Но попро­буй испытать этот вечный покой на себе, И сразу почувствуешь, как му­чительно будет тянуться время. Поверь, Стормфилд, такой человек, как ты, всю жизнь проведший в непрерывной деятельности, за полгода сошёл бы с ума, попав на небо, где совершенно нечего делать. Нет, рай - не место для отдыха; на этот счёт можешь не сомневаться! (с.217).

Боб Ингерсолл рассказал о пресвитерианском святом, который, отпра­вляясь на экскурсию из рая в ад, заплатил за проезд в оба конца, а по­том никому не мог сбыть обратный билет. (с.241).

Когда читаешь библию, больше удивляешься неосведомлённости бога, нежели его всеведению. (с.244).

Не понимаю, каким образом человек, не лишённый юмора, может быть верующим - разве что он сознательно закроет глаза своего рассудка и будет силой держать их закрытыми. (с.245).

Я не понимаю, каким образом вечные загробные муки могут служить благой цели....Может быть, и разумно наказать человека, чтобы он стал лучше; может быть и разумно уничтожить его совсем, если оказалось, что лучше он стать не может; но вечно поджаривать его только ради удовольствия видеть, как он поджаривается, - это, во всяком случае, неразумно: даже свирепому богу, выдуманному евреями, это зрелище в конце концов надоело бы. (345).

На главную страницу...